Всемирный следопыт, 1929 № 09 - Страница 38

Игнат откинул в сторону медуз.

— В первый раз такую штуковину вижу, — заявил он.

— Это знаешь что? — возбужденно указал Антон пальцем, — Это водится только в Средиземном море. Это первый и единственный экземпляр, пойманный на восточном побережье Черного моря.

Брови Игната приподнялись с искренним сожалением:

— А я думал, что эта штуковина вообще нигде не водится… Вот в девятьсот одиннадцатом году у Новороссийска кита поймали, это я понимаю.

— Осел ты! — разозлился Антон. — Сын осла! Дети твои ослами помрут… Это, понимаешь ты, солнечник пятнобокий! Sevs faber!

Во время этого гневного препирательства я старался рассмотреть редкую добычу.

Солнечник пятнобокий никогда не затеряется среди обыкновенной морской добычи. Ромбическая форма туловища с высоким султаном спинного плавника и черное пятно по бокам. Большие янтарные глаза. Матовый блеск чешуи словно излучает собственное сияние, достаточное для того, чтобы называть его…

Вдруг лодка качнулась. Заскрипели уключины. Всплеснулась вода.

— Вы куда? — крикнул Антон рыбакам.

Звездочет.

— Нельзя… — возбужденно ответил старший рыбак. — Трапезондский ветер идет. Посмотри пожалуйста… совсем нельзя рыбу ловить.

Антон мельком взглянул на быстро надвигающуюся с юга черную тучу и отвернулся к своей добыче. Я осмотрел гладкое беспредельное море, потемневшее, мутное с юга, и почувствовал легкую тошноту. Игнат побледнел.

— Посмотрим, — зловеще пробормотал он. — Разве что рыбаки спасут…

* * *

Трапезондский ветер — это ураган, налетающий вдруг и заставляющий еще долго после себя в солнечный день бесконечно ворчать и плескаться мертвой зыбью проснувшееся море. Трапезондский ветер — это несчастье рыбаков, — никогда не угадаешь, когда он прилетит. Внезапный порывистый ветер уничтожает всякую закономерность в движении волн. Они сталкиваются, мечутся, беснуются.

Тригла-ласточка.

Игнат скорчился на носу. Мы с Антоном вычерпываем воду, сгибаясь под ударами волн. Рыбаки гребут, то ударяя веслами по водяной стене, то срываясь резким движением по воздуху. Баркас должен иметь поступательное движение, иначе — гибель. Драгу, шапки, рыбу, баулы, банки унесло за борт. Волны прыгали как бешеные.

Вдруг ветер утих. Гребни страшных мутно-зеленых волн снизились. Я вздохнул. Антон улыбнулся.

— А солнечник здесь! — указал он на оттопырившуюся у груди куртку.

Игнат высунул голову (он накрывался сетями) и испуганно оглянулся.

— Черпайте воду! — заорал он.

Дракон.

Рыбаки отчаянно гребут. Рулевой кивнул головой.

— Выливай воду. Сейчас ветер силу наберет. Выливай пожалуйста.

Через десять минут примчался ветер, яростно теребя море за пенные макушки волн.

* * *

Поздно вечером мы подъехали к мысу Бурун-Табие. Ураган стих. Черно-бархатное небо улыбнулось сверкающими звездами. Я с Игнатом едва выползли из баркаса — без шапок, мокрые как рыбы. Антон бодро ступил на камни, прижимая за пазухой sevs faber’a.

* * *

— Sevs faber! Солнечник пятнобокий!.. Ах ты, паразит несчастный!

Руки Антона шлепались о бедра, о поясницу и не уставали взлетать в воздух.

— Ирод ты этакий!..

Я скромно молчал. Рыба воняла отвратительно. Чешуя и кожа расползались, когда в нее тыкали пальцем.

— Когда я был на Кольском полуострове, — заявил Игнат, выждав паузу Антоновых стенаний, — я видал, как приготовляют рыбий жир. Прежде всего бочки, солнце, никакой соли и много рыбы.

Антон застонал еще больше:

— Брось трепаться, дура кольская! Тоже еще выискался путешественник! Ты лучше обмозгуй, что наделал этот паразит несчастный.

Антон выразительно ткнул в мою сторону пальцем.

— Я понятия не имею, и Игнат не имеет. А кто рыбу испортил?..

— Ну тебя!

Антон плюнул и быстро вышел из лаборатории. Игнат сокрушенно вздохнул.

Солнечник пятнобокий.

— Будет он теперь плакаться в тряпочку. Как это тебя угораздило?

Я развел руками.

— Ничего не понимаю. Я взял обычный состав: двадцать частей морской воды, двадцать — глицерину и шестьдесят — спирту. Все это я в достаточной дозе впрыснул в рыбу, обмазал ее глицерином и спрятал временно в вате… Кстати, щиповки, — я их за неделю до солнечника препарировал. Сейчас посмотрим… Вот.

Я развернул вату во втором ящике. Маленькие полосато-пятнистые рыбки лежат в вате как живые — блестящие, упругие. Я еще раз развел руками.

— Удивительно!

Игнат равнодушно взглянул на щиповок, поковырял их палкой и пробормотал:

— Стоит со всякой дрянью возиться! Сварил бы уху, и ладно.

Я возмутился:

— Ты, Игнат, не понимаешь. Ты охотник, а мы натуралисты. Ты убиваешь и ешь, а я с Антоном изучаем…

— Изуча-а-аем! — передразнил Игнат. — Мучаете вы, а не изучаете. Антон меня перебил, а то бы узнал ты, как на Кольском полуострове я изучением занимался. Два года потом рыбы в рот не брал.

— А что?

— А то… Треску несоленую в открытых бочках держат на самом солнцепеке. Рыба гниет и жир наверх пускает — чистенький, желтенький… А вокруг вонь… Тьфу!